«При рассмотрении любого вопроса, касающегося… воспитания ребенка… первостепенной заботой суда должно быть благополучие ребенка».
Закон о детях (1989), раздел 1 (а)

Читать — нельзя не читать. Только так, говоря о книге «Закон о детях» Иена Макьюэна, можно расставить знаки препинания. Методичный тон повествования, похожий на зачитывание приговора судьей, органично вписывается в общую канву произведения, подчеркивая его идейный замысел.

Детализировано. Концентрированно. Предельно сжатый романный воздух. И тем не менее — автор затрагивает важные темы и заглядывает в самое нутро человеческой натуры: ответственность за свои решения на весах с правом выбирать жизнь или смерть, семью или одиночество, музыку или законотворчество. Автор не полемизирует, а приглашает задуматься вместе с ним.

«В остальном – обычные тяжбы о местопребывании детей, о домах, пенсиях, заработках, наследствах. В Высокий суд обращаются обеспеченные люди. Богатство чаще всего не приносит продолжительного счастья. Родители быстро осваиваются с новым лексиконом и формальностями законоотправления и сами изумляются, что ведут ожесточенную борьбу с тем, кого они когда-то любили. А за кулисами мальчики и девочки, которых в документах называют по именам, испуганные маленькие Бены и Сары, прижавшись друг к другу, ждут, когда боги над ними доведут сражение до победного конца – в Суде по семейным делам, в Высоком суде и, наконец, в Апелляционном.
У всех этих горестей было много общего – люди похожи, – но она не переставала дивиться. Она верила, что вносит разумность в безнадежные ситуации. И в целом верила в нормы семейного права. В оптимистические минуты считала важной вехой в развитии цивилизации законодательный акт, поставивший нужды ребенка выше родительских. Дни ее были заполнены, а вечерами в последнее время – то разные ужины, иногда в Миддл-темпле, по случаю выхода коллеги на пенсию, то концерт в Кингс-Плейсе (Шуберт, Скрябин) – и такси, метро, забрать вещи из чистки, составить письмо насчет спецшколы для сына уборщицы, аутиста, и, наконец, сон. А когда был секс? Теперь уже и не вспомнить».

Фиона Мей — бездетная 60-летняя судья Высокого суда, рассматривающая вопросы семьи и брака. Её жизнь подчинена правилам и распорядку, в то время как отношения с мужем — на грани распада.

«В ту пору, когда они не лежали в постели, он думал, что может соблазнить ее еще и джазом. Он восхищался ее игрой, но хотел освободить ее от тирании нотной записи и давно умерших гениев. Он заводил ей «Round Midnight»[24] Телониуса Монка и купил ноты. Сыграть это было нетрудно. Но в ее исполнении, гладком и безакцентном, звучало как ничем не примечательная пьеса Дебюсси. И прекрасно, сказал ей Джек. Великие джазисты обожали его и учились у него. Она снова слушала, упорствовала, играла то, что написано, – но она не могла играть джаз. Ни ритма, ни чувства синкопы, ни свободы – пальцы тупо послушны тактовому размеру и напечатанным нотам. Вот почему я изучаю право, сказала она ему. Из уважения к правилам».

Ежедневно Фиона вершит судьбы людей, обратившихся волей или неволей к букве закона. Но дело Адама Генри станет для нее своего рода катарсисом. Адам — талантливый, наивный, любознательный, увлекающийся музыкой и поэзией 17-летний мальчик, больной лейкозом. Для более эффективного лечения ему требуется переливание крови, однако его религия запрещает это. Родители и пациент — свидетели Иеговы — отказались от процедуры, но Адам — несовершеннолетний. Осознает ли он все последствия своего отказа, осознают ли родители? Больница обратилась в суд. Через три месяца мальчику исполнится 18 лет, и юридически он будет вправе самостоятельно управлять своей судьбой. Но доживет ли, если не провести все необходимые процедуры? Судье Фионе Мей предстоит принять решение.

«Говоря это, он смотрел ей в глаза, в интонации его не было вызова, и она поверила ему полностью – он, и родители, и собрание, и старейшины знают, что для них правильно. Она ощутила неприятную пустоту в голове, смысл разговора исчез. Мелькнула кощунственная мысль: будет мальчик жить или умрет, не имеет значения. Все останется, в общем, по-прежнему. Глубокое горе, может быть, горькие сожаления, нежные воспоминания, потом жизнь помчится дальше, и эти трое будут значить все меньше и меньше – любившие его постареют и умрут и совсем ничего не будут значить. Религии, этические системы, включая ее собственную, – как вершины в горной гряде, видные издалека, ни одна как будто не выше других, не важнее. Что тут судить?»

За решением — ответственность за него. Пожертвовать конем, чтобы спасти короля. Выиграть белыми у черной королевы смерти с наименьшими потерями. И разве могла судья, опирающаяся на закон, свято верующая в него и действующая в соответствии с ним, как ей казалось, во благо ребенка, знать, какое сокрушительное поражение она потерпит. Шах и мат.

«Как же стыдно ей было сейчас сознавать, что ею двигал мелочный страх за свою репутацию. Прегрешение ее не подсудно никакой дисциплинарной комиссии. Адам стремился к ней, а она не предложила ничего взамен религии, никакой помощи, хотя в законе ясно сказано, что первейшей ее заботой должно быть его благополучие. Сколько страниц в скольких решениях она посвятила этому слову? Благополучие – понятие социальное. Ни один ребенок не остров. Она думала, что ее ответственность кончается за стенами суда. Но разве так может быть? Он искал ее, искал того, чего ищут все, того, что могут дать только свободно мыслящие люди, а не сверхъестественное. Смысла».

Читайте также рецензию на книгу Макьюэна «Амстердам» на сайте http://bookfriends.club/2016/02/amsterdam/