Book Friends Club

Фридрих Горенштейн

Улица Красных Зорь

Новое может быть хорошим и тогда, когда оно хорошо забытое старое. Произведения Фридриха Горенштейна (1932—2002) тому пример. Как сценарист Горенштейн известен российский рублике: знаменитые «Солярис», «Раба любви», «Седьмая пуля», «Комедия ошибок». Однако он, кроме того, талантливый писатель. В конце 70-ых годов Горенштейн эмигрировал из СССР, много и часто публиковался на французском и немецком языках. Увы, многие его произведения не известны массовому читателю и редко издавались, потому издание «Редакцией Елены Шубиной» сборника «Улица Красных Зорь» к 85-летнему юбилею автора – ценный клад, достойный внимания.

В сборнике четыре произведения разных лет: роман «Чок-Чок» (1987), повесть «Муха у капли чая» (1982), повесть «Ступени» (1966) и повесть «Улица Красных зорь» (1985). Голос автора слышен отчётливо, но не крикливо.

В каждом из произведений вы найдёте хоть один, но яркий луч в темном царстве душ: Юрий Дмитриевич, ставящий вопросы о взаимосвязи религии и науки (медицины), Сережа Суковатых со своим понятием любви и привязанности, мать Ульяна и дочь Тоня с одним огнем в груди на двоих… Человек у Горенштейна жалок и слаб, но в то же время величествен.

Редактор-составитель постарался, все четыре работы гармонично дополняют друг друга и по сюжету весьма схожи. Но в каждой – отличительные пронзительные детали, которые дают полное право назвать писателя мастером человеческой любви в широком смысле слова: дружеской, партнерской, семейной…

“Бэлочка, — нашел он вдруг давно потерянное, забытое имя, — Чок-Чок”. Он звал на помощь ту давнюю детскую любовь, ту счастливую детскую похоть, то милое, родное детское несчастье. А гвоздь все давил и давил в темя, и кольца сжимали грудь.

Чего Горенштейн не принимает – мизантропию, слишком неоднозначная это тема. Да и осиротевшему в детстве писателю сложно было полюбить мир без оглядки на детство и юность, проведённые в одиночестве.

Юрий Дмитриевич сел, схватившись рукой за коврик и второй рукой отталкивая Нину, пытавшуюся его уложить.
— Один метафизик заявил: жизнь есть форма болезни материи… Материя активно противоположна жизни… <...> Болезнь и лечение есть разновидность дарвиновской борьбы за существование… Хочется только верить, что если человек и болезнь Вселенной, то это ее длительная, неизлечимая болезнь… Ощущая боль, природа познает себя...

Отсюда вытекают и личные истории противостояния «свои-чужие»: по взглядам, происхождению, образованию… Неприятие отличающихся от обыденности негативно для большинства. Только меньшинство смотрит по-другому. Причем Горенштейн обе реакции обозначает как естественные, порожденные природой.

Ульяна была местная, поселковая и по себе знала, что такое поселковое мнение, которое передается от соседа к соседу, от родителей к детям и в котором жертва может утонуть не хуже, чем в моховом болоте. Но все ж это было привычно, с этим можно было сжиться, если ступать не в глубину, а идти по кромке, как вдоль болота. А в ненависти Раисы было чужое, она слепила, как пришедшая с небес молния, и сжиться с этим нельзя, обойти невозможно. Попадет- испепелит.

Жанр повести более краток, чем роман, и требует от автора тонкой проницательности и точности словесного выражения, Горенштейну мастерски удалось и то, и другое. Сборник «Улица Красных Зорь» стал настоящим откровением, я открыла для себя нового «старого» автора.